Душа пламени - Страница 2

Услышав окрик матери, притормозила жеребца и вернулась к табору, медленно плетущемуся позади.

— Опять оседлала это чудовище? Сколько я могу просить тебя выбрать кого-нибудь поспокойнее!

— Да он безобиднее младенца! — Я с любовью потрепала верного друга по холке.

— Младенцы не носятся как угорелые и не скидывают с себя седоков.

— Когда такое было? — Праведно возмутившись, приструнила коня и заставила его идти рядом с кибитками, а не выбиваться вперед.

— Да каждый день, — старая женщина усмехнулась и покачала головой. — К твоему монстру даже приблизиться никто не может.

— Ну так нечего пытаться обуздать чужого коня, — я бросила гневный взгляд на Миссура, ехавшего чуть впереди.

В том, что парень прислушивался к разговору, не сомневалась. Еще бы! Он единственный, кто осмеливался приближаться к Темному, когда думал, что я этого не вижу. Наивный, действительно считал, что, оседлав моего непокорного коня, сможет усмирить и меня. Вот только сдаваться я не собиралась, да и Темный был не промах, поэтому Сур раз за разом оказывался на земле.

— Ох не мучила бы ты парня, Лирка, — Райна проследила за моим взглядом. — Видишь же, что любит.

— Ну и что? — фыркнув, я привычным жестом убрала с лица длинные волосы цвета спелого каштана. — Мало ли, я может, Рона люблю, но ведь не пытаюсь увести у него Гнедого.

Услышав впереди себя тихий хриплый смех, удовлетворенно вздохнула. Ронул был моим лучшим другом и практически заменил отца, за что я была ему благодарна и не скрывала теплых дочерних чувств. Несмотря на свой почтенный возраст, он сохранил молодецкий задор и поразительное чувство юмора, ставившее многих в тупик. И за это я дорожила им еще больше, равно как и Райной, взявшей меня на воспитание после смерти родителей. Смотря на ее столь родное для меня лицо, изуродованное глубокими морщинами, я всякий раз испытывала прилив нежности к этой замечательной женщине, не позволившей умереть в младенчестве.

— Сура я не обижу, но… Не люб он мне, мам, не люб.

— Ох, девонька, — цыганка вздохнула. — Не понимаю я тебя. И чего тебе еще надо? Другая на твоем месте прыгала бы от счастья, а ты нос воротишь. И был бы непутевый, так ведь красивый, неглупый и надежный. За таким как за стеной, всю жизнь на руках носить будет, да слова поперек не скажет. Дурная ты! — вздохнув, она покачала головой и поправила свалившийся на дно повозки тюк. — Все носишься со своей свободой.

— Ты сама меня так учила, мам, — отвернувшись, я посмотрела на дорогу, где уже виднелась крепостная стена Мэрьека, столицы нашего государства. — Цыгане — вольный народ, мы бродим по дорогам мира и находим счастье лишь в свободе.

— Не только, милая, — в голосе женщины послышалась печаль. — Наше счастье еще и в семьях. В твоем возрасте у меня уже Лолка подрастала, никакая свобода не сравнится с радостью, которую вы мне подарили, доченьки. Подумай об этом, кьяра, подумай.

Улыбнувшись матери и пообещав обязательно задуматься над ее словами, я пришпорила Темного и вновь выбилась вперед движущегося табора. Семья? Она у меня была. Весь табор — одна большая семья, а большего мне пока и не нужно. Я выросла цыганкой и наслаждалась каждым прожитым днем, каждой секундой своей жизни. Лететь вольной птицей, ощущать любовь и поддержку дорогих сердцу людей и не чувствовать пут людских законов — не это ли счастье? У нас не было ложных богов, которым поклонялись остальные, цыгане издревле верили лишь в Природу и ее стихии. Мы любили ее и почитали как мать, ведь это так естественно — оберегать и почитать ту, что дала тебе жизнь. Возможно, именно за такие взгляды нас и не любили. А может просто завидовали той легкости, с которой шли по жизни.

Но как бы к нам ни относились, приезда табора ждали с предвкушением и восторгом. Ведь в мире, где слишком много рас, нельзя обойтись без конфликтов, войн и противостояний. А мы приносили с собой радость и праздник. К нашим шатрам обычно сбегались все: и старые, и совсем юные, больные и здоровые, богатые и бедные. Даже те, кто ни за что и никогда бы в этом не признался. Для них эти представления у костра, яркость пламени на длинных цветастых юбках танцовщиц, волшебные голоса менестрелей и таинственные предсказания наших матерей были лучиком света в их вечно хмуром мире со своими рамками, законами и проблемами. Я искренне жалела тех людей, что жили за этими крепостными стенами. Они казались птицами, посаженными в клетку, без надежды на свободу, без права на собственную жизнь.

— О чем задумалась?

Вздрогнув, я обернулась на голос и встретилась взглядом с черными, как ночь, глазами.

— О жизни, — усмехнувшись, отвернулась от Миссура и посмотрела на ворота крепости, где Ронул уже договаривался со стражей о возможном проезде в столицу. — Интересно, нас впустят?

— После того как ты подпалила сыночка казначея? — в голосе парня послышался смех. — Вряд ли. Хорошо, если вообще разрешат остановиться у стен.

— Он сам нарвался.

— Он всего лишь хотел поразвлечься.

— Со мной?! — я праведно возмутилась.

— Думаю, в его состоянии, бедняге было все равно кого выбирать, — Сур хитро прищурился. — Неужели он тебе не понравился?

— Думаю, ему понравилось нежиться на огоньке, сам же хотел, чтобы обогрели.

— А потом его отогревали уже лекари, — рассмеявшись, Миссур попридержал своего жеребца. — Все-таки ты жестока — напоить парня и заставить прыгать через костер. Это как же он тебя должен был разозлить?

— Сильно, — я усмехнулась. — Но он заслужил. Знаешь, кажется, нас все-таки не пропустят.